Когда Шульдих на взводе, на грани истерики, он приходит к Фарфарелло. Кладет голову ему на колени и позволяет запустить пальцы в жесткие рыжие волосы. Мысли безумца ясны и прозрачны, тяжелы, темны и тягучи, горько-сладки, как каштановый мед. У них приторный запах, рассеченный резкой нотой, и неспешный ритм. Тишина звенит под пальцами Фарфарелло, когда тот касается горла Шульдиха остро отточенным ножом — ведет от кадыка выше и вбок, замирает и возвращается, спускается к ключицам.
Когда Фарфарелло больше не в силах сдерживать безумие, он представляет, как убьет Шульдиха. Как захрипит и забулькает разорванная трахея. Поддетая лезвием, оборвется пульсирующая под кожей жилка, и хлынет яркая теплая кровь. Искривится в гримасе большой тонкогубый рот — будто Шульдих улыбается. А в развороченной груди, между взломанных ребер, забьется, затихая, жаркая, скользкая, красная жизнь.